Неточные совпадения
— Необходимо различать жертвенность и героизм. Римлянин Курций прыгнул в пропасть, которая разверзлась среди Рима, — это наиболее прославленный акт героизма и совершенно оправданный акт самоубийства. Ничто не мешает мне думать, что Курция толкнул в пропасть
страх, вызванный
ощущением неизбежной гибели. Его могло бросить в пропасть и тщеславное желание погибнуть первому из римлян и брезгливое нежелание погибать вместе с толпой рабов.
Тем не менее, несмотря на всю смутную безотчетность его душевного состояния и на все угнетавшее его горе, он все же дивился невольно одному новому и странному
ощущению, рождавшемуся в его сердце: эта женщина, эта «страшная» женщина не только не пугала его теперь прежним
страхом,
страхом, зарождавшимся в нем прежде при всякой мечте о женщине, если мелькала таковая в его душе, но, напротив, эта женщина, которую он боялся более всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и все это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса — вот что было главное и что невольно удивляло его.
Но не можем не упомянуть об одном странном
ощущении, поразившем его именно в это самое мгновение и вдруг ему выяснившемся из толпы всех других смутных и странных
ощущений: не стыд, не скандал, не
страх, не внезапность поразили его больше всего, а сбывшееся пророчество!
Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали, сидя высоко, высоко на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а я сидел, глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным
ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и
страх жизни.
Трудно передать мои
ощущения в эту минуту. Я не страдал; чувство, которое я испытывал, нельзя даже назвать
страхом. Я был на том свете. Откуда-то, точно из другого мира, в течение нескольких секунд доносился до меня быстрою дробью тревожный топот трех пар детских ног! Но вскоре затих и он. Я был один, точно в гробу, в виду каких-то странных и необъяснимых явлений.
Она простояла над ним минуты три, едва переводя дыхание, и вдруг ее обнял
страх; она вышла на цыпочках, приостановилась в дверях, наскоро перекрестила его и удалилась незамеченная, с новым тяжелым
ощущением и с новою тоской.
Сомнения нет, что эти легендарные господа способны были ощущать, и даже, может быть, в сильной степени, чувство
страха, — иначе были бы гораздо спокойнее и
ощущение опасности не обратили бы в потребность своей природы.
Я некоторое время молча прислушивался, и внезапная мысль, что передо мною сумасшедшая женщина, вызвала у меня
ощущение брезгливого
страха.
Но этот
страх пред ревизором был каплей, которая тонула в море других
ощущений, мыслей и чувств.
Учение, проповедующее равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к страданиям и смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни; а презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как все существо человека состоит из
ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского
страха перед смертью.
Фигура женщины все уменьшалась, точно таяла, а Фома, не отрывая глаз, смотрел на нее и чувствовал, что помимо
страха за отца и тоски о женщине — в душе его зарождается какое-то новое, сильное и едкое
ощущение.
Трудно описать то
ощущение, какое переживаешь каждый раз в боевых местах: это не
страх, а какое-то животное чувство придавленности. Думаешь только о собственном спасении и забываешь о других. Разбитая барка промелькнула мимо нас, как тень. Я едва рассмотрел бледное, как полотно, женское лицо и снимавшего лапти бурлака.
Однажды, еще ребенком, когда я безотчетно верил и молился, случилось мне проснуться с
ощущением безотчетного
страха такою же темною ночью, как и эта ночь.
К
ощущениям холода, пустоты и постоянного ровного
страха свелась жизнь шайки, и с каждым днем таяла она в огне страданий: кто бежал к богатому и сильному, знающемуся с полицией Соловью, кто уходил в деревню, в город, неизвестно куда.
Страх смерти начал являться к нему постепенно и как-то толчками: точно возьмет кто и снизу, изо всей силы, подтолкнет сердце кулаком. Скорее больно, чем страшно. Потом
ощущение забудется — и через несколько часов явится снова, и с каждым разом становится оно все продолжительнее и сильнее. И уже ясно начинает принимать мутные очертания какого-то большого и даже невыносимого
страха.
Боялся не он — боялось его молодое, крепкое, сильное тело, которое не удавалось обмануть ни гимнастикой немца Мюллера, ни холодными обтираниями. И чем крепче, чем свежее оно становилось после холодной воды, тем острее и невыносимее делались
ощущения мгновенного
страха. И именно в те минуты, когда на воле он ощущал особый подъем жизнерадостности и силы, утром, после крепкого сна и физических упражнений, — тут появлялся этот острый, как бы чужой
страх. Он заметил это и подумал...
А между тем какое-то новое
ощущение отозвалось во всем существе господина Голядкина: тоска не тоска,
страх не
страх… лихорадочный трепет пробежал по жилам его.
На повороте с Литейной на Невский проспект он вздрогнул от одного самого неприятного
ощущения и, сморщась, как бедняга, которому наступили нечаянно на мозоль, торопливо, даже со
страхом прижался в самый темный уголок своего экипажа.
Варвара, беременная уже в пятый раз и опытная, глядела на свою барыню несколько свысока и говорила с нею наставительным тоном, а Ольга Михайловна невольно чувствовала ее авторитет; ей хотелось говорить о своем
страхе, о ребенке, об
ощущениях, но она боялась, чтобы это не показалось Варваре мелочным и наивным. И она молчала и ждала, когда сама Варвара скажет что-нибудь.
И, прислушиваясь к своему
ощущению, он чувствовал, что начинал дрожать, сам не зная, отчего он дрожит — от холода или от
страха.
А она ведь ничего не знала ни о моих припадках, ни об убийстве, и я всегда был с нею ласков и ровен. «Значит, было во мне что-то такое, чего нет у других людей и что пугает», — мелькнула у меня мысль и тотчас исчезла, оставив странное
ощущение холода в ногах и спине. Я понял, что Марья Васильевна узнала что-нибудь на стороне, от прислуги, или наткнулась на сброшенное мною испорченное платье, и этим совершенно естественно объяснялся ее
страх.
Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к непонятному
страху. Но тотчас же, в тот же самый момент, как ему казалось потом, когда он уже взрослым проверял свои тогдашние
ощущения, над его ухом раздался равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича...
Более струсить и пасть духом было уже невозможно. В эту минуту все эти чувства дошли в нем даже до какого-то лихорадочного, щекотного
ощущения заячьего
страха.
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание мирам иным,
ощущение высшей, божественной реальности, дано чувство Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного человека; человек в себе и чрез себя обретает новый мир, пред которым трепещет от
страха, радости, любви, стыда, покаяния.
Я же говорил: никого до сих пор я не знаю, кто бы честно «превзошел» эту стадию. С тайным
страхом ее обегают обходными путями, — так сделали и Кант и Фихте. Видно, слишком невыносимо для человеческого духа
ощущение великого своего рабства.
На первых порах его мучили стыд и
страх, что весь зал знает о том, что его сейчас обнимала и целовала женщина, он ежился и беспокойно оглядывался по сторонам, но, убедившись, что в зале по-прежнему преспокойно пляшут и болтают, он весь предался новому, до сих пор ни разу в жизни не испытанному
ощущению.
Вид зарева действует на всех одинаково. Как барыня, так и слуги чувствуют внутреннюю дрожь и холод, такой холод, что дрожат руки, голова, голос…
Страх велик, но нетерпение еще сильнее… Хочется подняться выше и увидеть самый огонь, дым, людей! Жажда сильных
ощущений берет верх над
страхом и состраданием к чужому горю. Когда зарево бледнеет или кажется меньше, кучер Гаврила радостно заявляет...
В
страхе и чаду она не слыхала его слов; почему-то теперь, в этот опасный момент, когда колени ее приятно пожимались, как в теплой ванне, она с каким-то злым ехидством искала в своих
ощущениях смысла.
[ «Свобода вкоренена во Тьме, и в своем темном желании, как и в светлом желании, она связана с вечной волей Тьмы; и Тьма связана со Светом свободы и не может ничего достичь, когда обращается к желанию самому по себе и действует как Тьма в самой себе; из этих двух, как и из темного
ощущения, а также и из Света, т. е. свободного желания, исходящего из
ощущения, возникнет в
ощущении молния как первоогонь: тогда Свобода раскроется в
ощущении, но
ощущение постигает ее через
страх, поскольку видна она лишь как молния; и так как Свобода непостижима и словно бы Ничто, и к тому же есть вне и до всякого
ощущения, и не имеет основы, то не может ее
ощущение ни постичь, ни удержать и лишь покоряется оно Свободе, и Свобода соединяет свою темную самость и Сущность и правит с воспринятым беспокойством во Тьме, во Тьме непостижимой» (нем.).]].